Конечно, росчерка пера думного дьяка было недостаточно для того, чтобы Россия стала морской державой. И решение бояр, принятое 30 октября 1696 года, стало лишь одной из вех на долгом пути создания флота, хотя и весьма важной — строительство морских судов стало делом в государственном масштабе первостатейным. Впрочем, взаимоотношения России с морем и кораблями начались гораздо раньше, и не будь этой предыстории, возможно, не было бы и судьбоносного решения боярства.
«Адмирал московитских пиратов»
Так уж получилось, что восточные славяне с мореплаванием были почти не знакомы. Даже если где-то на заре дунайской юности они и жили рядом с морем, в процессе миграций эти навыки были утрачены за ненадобностью. И на новом месте обитания прямого контакта с морем у наших предков не оказалось — все берега и на севере, и на юге оказались заняты другими народами. Но шли годы, в состав Руси входили все новые земли, и морские просторы уже не казались такими далекими и чужими.
Первым из русских правителей обретением выхода к морю всерьез озаботился Иван IV. Присоединение низовьев Волги формально включило Московию в список морских держав, но с очевидными ограничениями в силу замкнутости Каспийского бассейна. А торговым приоритетом была Европа. Грозный царь стал искать морского счастья на северо-западе. Ливонская война была трудной и долгой, и вовлечены в нее так или иначе оказались все балтийские страны. И именно во время Ливонской войны Европа впервые столкнулась с российским флотом.
Московские полки без труда «разобрались» с войсками Ливонского ордена и епископов, после чего твердо закрепились на побережье. Вскоре поток товаров между Россией и Западной Европой стал напрямую идти через Нарву. А доходы он приносил весьма внушительные. Когда в войну вступили Швеция и Речь Посполитая, их корабли стали пиратствовать на море, дабы таким образом отвадить голландских, датских и ганзейских купцов от прямой торговли с враждебной им Московией. Участвовали в этом как военные корабли, так и вооруженные частные суда, имевшие каперский патент от короны. Не имевшая флота Россия противостоять этим действиям не могла.
Единственным выходом для царя Ивана было нанять на свою службу иноземных моряков, что и было сделано. «Царским атаманом и военачальником» был назначен уроженец Голштинии Карстен Роде, ранее служивший под флагом датского короля Фредерика II. Пребывавший тогда в Александровской слободе государь лично подписал каперский патент:
«<...>корабельщику, немчину Кирстену Роде со товарищи, преследовать огнем и мечом в портах и в открытом море, на воде и на суше не только поляков и литовцев, но и всех тех, кто станет приводить к ним либо выводить от них товары, или припасы, или что бы то ни было. <...> Держать того немчина-корабельщика и его товарищей в большом бережении и чести, помогая им чем нужно. А буде, избави Бог, сам Роде или который из его людей попадет в неволю, — того немедля выкупить, выменять или иным способом освободить»
Роде и его команда получали жалование и 10% от добычи, остальное захваченное имущество они должны были «сдавать в портах дьякам и иным приказным людям». Впрочем, контролировать каперов было практически невозможно, да никто этим заниматься и не собирался. Первой добычей Роде стал груженый солью и селедкой одномачтовый буер, взятый на абордаж возле острова Борнхольм. Его вооружили, и он стал вторым кораблем русской эскадры. Следующей добычей капера стал весьма серьезный корабль водоизмещением 160 т.
Уже имея три судна суммарно с 33 пушками, летом 1570 года Роде атаковал купеческую флотилию из пяти судов, шедшую с грузом ржи из Гданьска. Вооруженные торговцы оказали сопротивление, но в завязавшемся бою вынуждены были сложить оружие. Сбежать удалось лишь одному купцу. Постепенно эскадра Роде превратилась в серьезную силу, а в экипажи его кораблей входили уже не только датчане, норвежцы и немцы, но и архангельские поморы, стрельцы и даже пушкари государева Пушкарского приказа.
За русскими каперами началась настоящая охота, но благодаря своей находчивости и помощи датчан Роде успешно уходил от шведских и польских флотов. Основной базой «российского корсара» стали острова Эйзель и датский Борнхольм, который за лояльное отношение к каперам иногда называют балтийской Тортугой. Часто бывал пират и в Копенгагене, где легко было сбывать захваченный товар, которого становилось всё больше — только летом 1570 года было захвачено 22 судна, а стоимость экспроприированного товара достигла полумиллиона талеров.
Закончилась эпопея драматически — осенью все того же 1570 года Дания и Швеция заключили мир, после чего датчане интернировали русские корабли. Экипажи обещали выдать шведам, а на деле отпустили. Роде был арестован, но, поскольку за него лично вступился московский царь, шведам его не выдали и держали в хороших условиях под домашним арестом. Еще несколько лет он фигурировал в дипломатической переписке Ивана IV и Фредерика II датского, после чего след первого «русского адмирала», как он сам себя величал, теряется.
325 лет назад боярская дума постановила создать для страны флот
iz.ru
Окно в Персию
Россия при Иване IV так и не смогла завоевать выход к Балтике, но в 1554 году капитан Ричард Ченслор первым сумел пройти на корабле вокруг Скандинавского полуострова, войти в Белое море и достигнуть устья Северной Двины. Англичанина препроводили в Москву, где государь удостоил его личной аудиенции. Вскоре был подписан коммерческий договор, по которому англичане получили монопольное право на торговлю через специально основанный для этого в 1583 году крепость-порт Новохолмогоры, позже переименованный в Архангельск.
Со своей стороны, англичане обещали помочь новым партнерам в освоении морского дела. Дело в том, что хотя поморы издревле бороздили просторы северных морей и заходили далеко за полярный круг, их «кочи» были судами промысловыми. Навыков же строительства крупнотоннажных торговых судов для перевозки грузов жители русского Севера не имели. Англичане взялись привезти мастеров и построить в Вологде 20, а потом и 40 современных грузовых кораблей, но их обещания не сбылись. Представители московской компании разумно решили, что не стоит плодить себе конкурентов, поэтому попросту саботировали строительство. В итоге своего флота Россия в XVI веке так и не обрела.
После Смутного времени, когда всем было не до морских авантюр, к власти пришли бояре Романовы. И перед первым же государем новой династии встал вопрос необходимости мореплавания и строительства своих кораблей. А поставил его сын датского короля Фредерика II, голштинский герцог Фридрих III, который был одержим поиском короткого пути в Персию. С этой целью в Москву явилось представительное посольство во главе с советником герцога Филиппом Крузиусом фон Крузенштерном и торговым агентом Отто Брюггеманном. Оно предложило строить на Волге корабли, с помощью которых можно будет наладить торговлю с шахом. Идея была в Москве встречена вполне благосклонно, при условии того, что наши интересы тоже будут учтены. И главную выгоду царь и бояре видели в том, что русские мастера научатся строить корабли. Это следует из царской грамоты, данной нижегородскому воеводе:
«Ходити им в Персиду... Волгою на десяти кораблях, а корабли им делати в нашей земле, где такие леса, которые к тому делу годны найдут, а тот лес покупати им у наших людей вольною торговлею, а плотников к тому корабельному делу, к их корабельным мастерам в прибавку, наймовать наших подданных охочих людей, и наём им платить по договору с ними вольною торговлею, а от тех плотников корабельного мастерства не скрывать и не таить»
Так осенью 1634 года в Нижнем Новгороде появились первые европейские мастера-корабельщики: шкипер и руководитель постройки Михаэль Кордес из Любека, корабельный плотник Корнелий Йостен, мастера Кашпер Зеелер, Йохан Стирпомас и Йохим Кранц, а также переводчик Ганс Берк. Им, совместно с местными плотниками и иными мастеровыми людьми, было поручено построить один большой корабль, на котором торговая миссия должна была спуститься по Волге, пересечь Каспий и явиться с визитом в Персию. Уже по результатам переговоров предполагалось начать строительство судов для налаживания бесперебойной заморской торговли.
Через полтора года способный плавать по рекам и морю вооруженный несколькими пушками трехмачтовый корабль был готов. Назвали его в честь отца голштинского герцога «Фредерик». Длиной он был более 35 м, шириной около 12 м, осадкой до 2 м. В безветренную погоду судно могло передвигаться при помощи 12 пар больших галерных весел. При выходе в плавание на нем находилось 15 офицеров, 27 матросов и 78 членов посольства, в том числе русские посланники Алексей Савин Романчуков, подьячий Скобельцын и толмач Юшков. В корабельной команде были иностранцы и нанятые в Нижнем «для гребли и всяческой простой черной работы на море и на суше» русские матросы Симон Кирилов, Ларька, Филька Юрьев, Ларивон Иванов, Иван Иванов.
В августе 1636 года «Фредерик» отчалил из Нижнего. Речную часть маршрута корабль прошел отлично, произведя неизгладимое впечатление на жителей приволжских городов, но сильно задержался в пути, так что в Каспий вышел только в ноябре. И сразу угодил в жестокий шторм. Три дня «Фредерик» сражался с ветром и волнами, потерял румпель, грот и бизань-мачту. Команде пришлось посадить его на песчаную отмель в 10 км от Дербента. Шторм не утихал, угроза полного разрушения судна и гибели людей была совершенно реальной. Тогда безвестный боцман обвязал себя канатом, бросился в воду и поплыл к берегу. Благодаря его отваге корабль удалось подтянуть к суше, груз и послов эвакуировали на берег.
Миссия оказалась невыполнимой, а деревянный остов покинутого экипажем корабля разобрали местные жители. Зато нам остались великолепные путевые записки секретаря голштинского посольства Адама Олеария — ценнейший источник по истории России XVII столетия. А много позже потомок голштинского посла Иван Крузенштерн станет гордостью русского флота.
имха